Крещенские морозы [сборник 1980, худож. M. Е. Новиков] - Владимир Дмитриевич Ляленков

торопливо оделся. Весело засуетился. Протопил хорошенько печь, вздул самовар. Принес из кладовой целую миску коровьей печенки. Пальма ела. Он сидел на стуле. Уперев руки в колени, смотрел на новое семейство.

Щенков было шесть. Крохотные, с мышиными хвостиками и слепые, они ползали, натыкались друг на друга, покуда мать не наелась и не легла к ним. Щенки нашли соски. Утихли. Игнатьич принялся пить чай. Пил долго. И все смотрел в какую-то точку на стене, улыбаясь, будто вспоминал что-то очень приятное. Но уже день спустя улыбка исчезла с его лица. Весь он еще больше ссутулился. На Пальму не смотрел, а изредка косился на нее осторожно.

— Да-а… Я что? — рассуждал старик сам с собой. — Я ничего! По мне хоть сотня будь! Да. А потом их куда? Куда потом, когда вырастут? В поселке лесорубы держат только гончих для охоты. А этих куда деть? По помойкам будут бегать? Не годится такое…

В один из вечеров Пальма выбежала во двор прогуляться. Мела метель. Свистела и завывала в щелях. Снег забивал глаза, уши. В двух шагах ничего не видать. Пальма покрутилась у ворот. Сбегала за контору, проверила, цела ли кость, которую накануне закопала в сугроб. Вернулась в комнату и — о, ужас: на овчине ползали только два щенка! Пальма метнулась под кровать, вскочила на нее, с кровати на стол. Опрокинулся и грохнулся на пол самовар, разбилась чашка. Пальма хотела прыгнуть в окно, догнать негодяя, укравшего детенышей. Но испугалась за оставшихся двух: вдруг без нее и этих унесут? Она легла к ним, затолкала их под себя. Дрожа всем телом от негодования, ждала хозяина. Ей казалось, он, узнав о случившемся, заволнуется, закричит и поможет ей найти щенят. Но Игнатьич спокойно вошел в комнату с помойным ведром в руке. Поставил ведро в угол. Молча поднял самовар. Молча стянул валенки. Погасил свет. Лег спать не раздевшись, покрывшись полушубком.

Несколько дней Пальма тосковала. Ничего не ела. Исхудала. Потом стала забывать о пропавших щенках. А когда кончились морозы, унеслись куда-то метели, дни стали длинней, ночи короче, а солнце уж припекало вовсю — в комнате с утра до вечера стояло веселье. Щенки подросли, покрылись густой, мягкой шерстью. Толстые, потешные, играли друг с другом, с матерью, с валенками Игнатьича. Наиграются, поедят и спят. Проснутся, поедят и снова играют. Оба одинакового цвета — серые. Игнатьич каждого из них звал одним именем — Серый.

Пальма по-прежнему днем из комнаты не уходила. Щенят даже к порогу не подпускала. Стоило подбежать им к двери, она хватала их за шиворот, уносила в угол. Однако со временем изменила своему правилу: стала днем убегать.

Щенки подросли, оба уже ели мясо, глодали кости. Но продолжали сосать мать. У нее же молоко кончилось. Щенки не понимали этого, сердились, кусали соски. В комнате спасения Пальме не было. Она пряталась за конторой, где никто не бывает. Ляжет у завалинки, греется под лучами солнца.

Как раз в это время и стал появляться во дворе бойни новый человек маленького роста. С большой школьной сумкой на боку, зеленоглазый, курносый, он приходил после часа дня, когда в школе кончались уроки. Это был сын бухгалтера бойни, двенадцатилетний Васька. Подолгу топтался он возле ворот. Слонялся от цеха к цеху без всякого дела, постоянно бросая косые взгляды на крыльцо Игнатьича. На Ваську никто не обращал внимания. Но однажды Пальма учуяла что-то недоброе. Шерсть на ее загривке поднялась, зубы оскалились. Васька шмыгнул за угол конторы. Пальма вернулась в комнату, снесла щенят в угол. Легла, загородив их своим телом от двери, не понимая, какая может грозить опасность. И с этого дня, если Васька был во дворе, она из комнаты не уходила.

Как-то Игнатьич решил сполоснуть на речке половик. Скатал его, сунул в ведро и пошагал к реке.

Погода стояла чудесная: светило солнце, ветер не дул. Тепло и спокойно вокруг. Одни воробьи шумели на навозных кучах. Пальма стояла у калитки. Огляделась и побежала за хозяином. И не заметила, что из окна конторы за ней следит Васька.

Едва Игнатьич и Пальма спустились к реке и берег скрыл их, Васька вылетел из конторы, ворвался в комнату Игнатьича, схватил одного щенка, сунул его за пазуху и бросился вон со двора. Серый даже взвигнуть не успел от неожиданности… Когда же испугался, завизжал, Васька уже находился на другом конце поселка. Вскочил во двор, заперев за собой калитку. Перевел дух и утер пот со лба.

Во дворе был сарай. В углу стоял ящик, обитый сверху металлической сеткой. Серый очутился в нем.

Что за жизнь наступила для щенка! В ящике было темно, холодно. С боков и вверху свистел по ночам холодный ветер. И три дня подряд Серый скулил — звал мать. Ничего не ел. Васька приносил ему хлеб, молоко, суп. Серый не прикасался к еде. Васька брал его на руки, носил по сараю, гладил, приговаривая:

— Серенький, почему ты не ешь? Почему? Ну, давай поедим.

И заталкивал ему в рот хлеб, кусочки вареного мяса. Серый выблевывал все обратно.

Возможно, он заболел бы от голода и сдох. Но как-то Васькина мать выбросила на помойку кухонные отходы, и среди них оказались кусочки сырого мяса. Серый в это время сидел за сараем и горевал. У него уж и тогда был отличный нюх. Учуяв запах мяса, он прокрался к помойке. Съел найденные кусочки. Мать Васькина заметила это. Сообщила сыну. И в тот же день Васька так накормил Серого мясом, что у щенка разболелся живот. Васька был обыкновенный мальчишка, каких много в любом городе, поселке. В любой деревне. Но он совершенно не знал, как надо обращаться с собаками. Особенно со щенками.

Прежде всего начал он учить Серого служить. Станет посреди сарая, вытянет перед собой руку с кусочком мяса и твердит:

— Служи, Серый, служи!

Серый и смотреть-то вверх еще не умел. Его интересовало только то, что лежит на земле. Не понимал, чего от него хотят. Старался удрать куда-нибудь подальше от грубого Васькиного голоса. Васька сердился, трепал щенка за уши и твердил:

— Слушай хозяина! Слушай хозяина! Служи!

Специально не кормил его перед уходом в школу, чтобы к полдню Серый оголодал и становился на задние лапы. Потом Васька надел на него ошейник из толстого ремня. К ошейнику привязал цепь, валявшуюся на огороде. Цепь ржавая, толстая и тяжелая. Серый сдвинуть с места ее не мог. Васька таскал его на этой цепи по двору,